Присоедините мою боль...
Пан президент, твой народ плачет
В субботу, когда не осталось сомнений в том, что в авиакатастрофе под Смоленском погибли президент Лех Качиньский, его супруга Мария и еще 94 человека, Варшава стала пустеть. Спальные районы казались вымершими. Люди оставляли дома и квартиры, бросали дела и шли к президентскому дворцу. Город затих. Молчаливый людской поток стекался к центру и, с трудом втиснувшись в не особенно широкое русло улицы Краковское Предместье, замедлялся.
Нескончаемая вереница людей медленно проходила мимо президентской резиденции, оставляя цветы и зажженные свечи перед стоящим у въезда во дворец памятником князю Понятовскому. Красные и белые розы, красные и белые гвоздики, красные и белые тюльпаны. Над тысячами горящих лампад и свечей повисло дрожащее марево, как бывает в знойный день. Стоять рядом с ними было жарко, даже когда спустились холодные сумерки.
Краковское Предместье не опустело и ночью. Одни люди здесь сменяли других — и так до утра. А когда рассвело, укутанная плотным туманом и будто оглушенная трауром Варшава снова устремилась сюда. Национальные флаги на государственных учреждениях и не только на них были даже не приспущены — их просто едва подняли на флагштоки.
Флаги с черными лентами свисали из окон жилых домов и балконов, реяли на проезжающих машинах. Вместе с бело-красными полотнищами развевались еще и угольно-черные.
Вчера к президентскому дворцу пришло еще больше людей, чем в субботу. Заполнив собой все свободное пространство, они шли, расставляя свечи и возлагая цветы, где придется. Цветы лежали под деревьями, на крышах телефонных будок, на бетонных тумбах и карнизах домов. Они лежали у входа в министерство культуры, МИД, сейм, Польский дом, центральную библиотеку, где после катастрофы недосчитались одного или нескольких человек, вместе с президентом Качиньским летевших в Россию. На улице у библиотеки стояли стенды с фотографиями и письмами польских граждан, расстрелянных в катынском лесу весной 1940 года. Их установили к годовщине той трагедии, но ко вчерашнему дню успели обновить — на свободных местах скотчем были приклеены фотографии новых жертв Катыни.
Вчера так же, как и в субботу, на улицах Варшавы никто не улыбался и почти ничего не говорил. А если говорил, то едва слышно и ни к кому не обращаясь:
— Горе.
Нескончаемая вереница людей медленно проходила мимо президентской резиденции, оставляя цветы и зажженные свечи перед стоящим у въезда во дворец памятником князю Понятовскому. Красные и белые розы, красные и белые гвоздики, красные и белые тюльпаны. Над тысячами горящих лампад и свечей повисло дрожащее марево, как бывает в знойный день. Стоять рядом с ними было жарко, даже когда спустились холодные сумерки.
Краковское Предместье не опустело и ночью. Одни люди здесь сменяли других — и так до утра. А когда рассвело, укутанная плотным туманом и будто оглушенная трауром Варшава снова устремилась сюда. Национальные флаги на государственных учреждениях и не только на них были даже не приспущены — их просто едва подняли на флагштоки.
Флаги с черными лентами свисали из окон жилых домов и балконов, реяли на проезжающих машинах. Вместе с бело-красными полотнищами развевались еще и угольно-черные.
Вчера к президентскому дворцу пришло еще больше людей, чем в субботу. Заполнив собой все свободное пространство, они шли, расставляя свечи и возлагая цветы, где придется. Цветы лежали под деревьями, на крышах телефонных будок, на бетонных тумбах и карнизах домов. Они лежали у входа в министерство культуры, МИД, сейм, Польский дом, центральную библиотеку, где после катастрофы недосчитались одного или нескольких человек, вместе с президентом Качиньским летевших в Россию. На улице у библиотеки стояли стенды с фотографиями и письмами польских граждан, расстрелянных в катынском лесу весной 1940 года. Их установили к годовщине той трагедии, но ко вчерашнему дню успели обновить — на свободных местах скотчем были приклеены фотографии новых жертв Катыни.
Вчера так же, как и в субботу, на улицах Варшавы никто не улыбался и почти ничего не говорил. А если говорил, то едва слышно и ни к кому не обращаясь:
— Горе.
